С 1990 года живет в Израиле, работал в анимационных студиях Prismа, Anima, Zaund, Pichi-poy, компаниях по созданию компьютерных игр, электронных книг и интернет-сайтов.

Участник выставок в Израиле и за рубежом, в том числе десяти персональных

— Почему ты в 1990-м году решил репатриироваться?

— Все началось с перестройки, естественно. Россия забурлила, было страшно интересно. Лично у меня тогда возникло ощущение, что перестройка — это, конечно, здорово, но хорошим дело не кончится. Жена забеременела второй дочерью, и я понял, что надо валить. Меня поддержала мама, которая прошла сталинские лагеря. Выйдя в 57-ом году на свободу, она не могла освободиться от страха — боялась, что в любой момент могут прийти и арестовать всю семью. Нам было ясно, что надо ехать в страну, где евреи живут на своей земле и где дети вырастут свободными.

— Как тебя принял Израиль?

— Помню, пришло письмо, что надо получить противогазы. Естественно на иврите.  А мы — два месяца в ульпане. В общем, мечусь я по улице в поисках склада, где их выдают. Меня замечает израильтянин, совершенно незнакомый. Он увидел, как я бегаю по улице с бумажкой, вид растерянный… Останавливается и спрашивает, что случилось. Я показываю письмо. Он читает и говорит: «Сейчас возьму машину и поедем». Мы получили противогазы, в том числе специальный аквариум для грудных детей. Потом он довез меня домой, и я больше его не встречал.

В нашем подъезде было шесть квартир. Как только объявили угрозу обстрелов, одни принесли липкую ленту и заклеили нам окна, другие подарили радио, третьи — маленький телевизор. Это произвело фантастическое впечатление, мы поняли, что живем в своей стране. Нам помогали, мы помогали. Неизвестно, как бы все сложилось, если бы не война. Она нас объединила.

— У тебя были какие-то планы, или ты ехал в абсолютную неизвестность?

— По большому счету это была полная авантюра. Мы ничего не знали о стране, кроме того, что рассказывали по «Голосу Израиля». В каждой передаче зачитывали приветствия от новых репатриантов родственникам и друзьям, над которыми я ржал как сумасшедший… Это было очень смешно. Но в 70-е годы в Израиль уехал приятель моих родителей Макс Жеребчевский, художник-постановщик «Бременских музыкантов».  А также художник Михаил Гробман, который в 90-м году приезжал в Москву. Из общения с ними мы поняли, что едем не совсем в пустоту, есть какая-то возможность заниматься мультипликацией, вообще искусством. Мне повезло в жизни: что вскоре после нашего приезда была создана студия «Ульпаней Anima», которая существовала почти десять лет. 60 человек под одной крышей: мультипликаторы, просто художники, новые репатрианты и уроженцы страны. Для израильской анимации это был прорыв. Но студия разорилась, и мы разбрелись по другим местам и разным странам.

`

— Кем ты был до Израиля?

— В Израиль я приехал состоявшимся мультипликатором с 20-летним опытом. Работал с разными режиссерами, перед отъездом был художником-постановщиком у Андрея Хржановского в фильме «Школа изящных искусств». Советский Союз – это было страшное место. Если ты не член союза художников, ты никто. Мало-мальски приличные краски можно было купить лишь в магазинах для членов союза художников, куда надо было прийти с книжечкой.

В 1985-ом году все немножко стало меняться. Появились выставки не членов союза, а просто свободных художников. И я начал заниматься графикой и живописью отдельно от мультипликации.

Когда я приехал, надо было зарабатывать. Сначала анимация, потом я попал в газету «Время» (нынче «Вести»). Я показал свои карикатуры и рисунки, и мне предложили работу иллюстратора приложения «Окна». Каждую неделю надо было сделать от 5 до 15 иллюстраций. Задание давали в среду или во вторник, а в четверг иллюстрации должны быть готовы.  Поэтому две ночи подряд мы не спали, и таким образом проработали лет семь. Днем мультипликация, а две ночи в неделю припахивали в газете. Потом появились компьютеры, и газета начала отказываться от фрилансеров. Сначала «ушли» фотографов, потом избавились от нас, иллюстраторов. Но я через месяц-два почувствовал, что мне страшно не хватает творчества. Каждый день на компьютере в студии я делал мультипликацию. Но вот этого ручного творчества, которое я выдавал семь лет каждую неделю, вдруг мне не стало хватать. И я занялся станковой графикой.

— Ты следишь за израильской художественной жизнью? Есть имена, которые тебе интересны?

— Я преподаю в тель-авивском Доме художника офорт и графику, где каждые две недели открываются новые выставки. Честно говоря, в большинстве они производят удручающее впечатление. Ситуация сродни тому, что происходит в полупрофессиональном спорте. Хотя встречаются очень интересные ребята, работающие увлеченно, с серьезным потенциалом. Но чаще я прихожу на выставку и говорю себе: «Боже мой, какая хорошая мысль, но почему такое непрофессиональное воплощение…»

— Ты выставляешься в разных странах как израильский художник. В чем выражается твоя принадлежность к Израилю?

— Да, я израильский художник. Но мои вещи не носят исключительно израильского отпечатка. Это такая эстонско-московско-израильская смесь. В моем творчестве очень сильно ощущается влияние московской концептуальной школы, на которой я вырос, плюс естественное влияние эстонского минимализма. Ну и Израиль, потому что я тут живу, двигаюсь, впитываю энергетику.

— Нас окружает мир избыточных предложений. В том числе, в искусстве. Каково быть художником в этом мире?

— Абсолютно верно подмечено. Поэтому количество художников в Израиле запредельно. Особенно это заметно в конце года, когда Arta объявляет мероприятие «два по цене одного». Надо видеть эту километровую очередь из художников… Откуда в таком маленьком государстве такое бешеное количество художников? Что они тут делают и как зарабатывают себе деньги на житье-бытье? А главное, что спрос очень сузился. Когда мы приехали, в какую квартиру ни зайдешь, все стены увешаны картинами от пола до потолка. Не буду говорить о качестве, но в то время люди интересовались и покупали. В наше время скандинавский минимализм победил любовь к картинам на стенах. Люди отказались от картин в доме. Теперь чистая стена считается хорошим вкусом. И продать картину сегодня – сложная история.

Но с другой стороны, когда наконец приходит покупатель, ты понимаешь, что он пришел именно к тебе. И не потому, что он хотел купить пятно на стену, а потому, что ты ему понравился. Когда приходит такой покупатель, ты радуешься, что этот человек тебя нашел. Ты не просто продаешь картину, а приобретаешь собеседника. Иногда покупают на выставке, но большей частью потом приходят в мастерскую, смотрят работы и выбирают. Или приходят за определенной картиной, в которой человек увидел что-то личное.

— Ты веришь в романтику сионизма?

— Мне кажется странным с какой скоростью часть израильского общества забыла, почему евреи здесь и почему надо бороться за эту землю. Еврейский народ один раз уходил с этой земли, прошло две с лишним тысяч лет, пока евреи не вернулись назад. Ничего хорошего за эти  две тысячи для нашего народа не было. Другого дома у нас не будет. Можно, конечно, найти временный, но растворение – это иллюзия. Всегда найдутся те, кто припомнят, что ты еврей. Как это было в Германии, в которой евреи умели мимикрировать настолько, что их фотографировали на открытки в качестве эталонов арийской расы.

— Если бы к тебе обратился за советом художник, задумавшийся о репатриации…

— Скажу, что стоит надеяться только на себя. Если ты хочешь здесь жить, то надо приезжать со своей идеей, заранее выстроить модель существования и заработка, чтобы не зависеть от израильского рынка. Он настолько маленький и переполненный предложениями, что надеяться на него не имеет смысла. В Израиле хорошо. Прекрасная кухня, доброжелательные люди, море… Но работа – это уже другая история. И, конечно же, учите языки. Это единственное, что поможет везде и всегда.